Китайский язык онлайн Studychinese.ru

Китайская медицина

Мао на войне с культурой

Прошли десятилетия, гибельные последствия великого возмущения вроде бы удалось без особой огласки преодолеть (во всяком случае, в экономике и политике). Тем не менее в 1999 году, когда Срединное государство уже прочно стоит на рыночных рельсах, пекинские власти КНР предъявляют американскому историку Сун Юнъи, изучавшему «культурную революцию» на территории КНР, обвинение в краже государственной тайны. Мирный гражданин США провел год за решеткой и был вызволен лишь благодаря серьезным дипломатическим усилиям. Какой же великий секрет до сих пор скрывает коммунистическое руководство от мира? Что такого мог выведать историк Сун, чего не знали все мы?

В конце 1965 года Мао Цзэдун, Великий Кормчий, авторитетнейший из партийных лидеров нового Китая, решил, что пришло время стать единственным. Пора наконец как следует взяться за укрепление личной власти посредством «обострения классовой борьбы» и «продолжения революции в условиях диктатуры пролетариата»!

Обычная картина тех времен: по городам и весям разъезжали грузовики, а из репродукторов неслись обличения врагов

Нельзя сказать, что это было сделано без предупреждения: впервые он заговорил о классовой борьбе в социалистическом обществе еще восемью годами раньше. Однако теперь посыпались тезисы о «ревизионизме» — причем ревизионизм «внутренний» плотно увязывался с тлетворным влиянием «международного», словно речь шла о новой форме гриппа, принесенной ветром из СССР и других стран соцлагеря. А где ревизионизм, там происки буржуазии. Контрреволюция. После якобинцев всему миру было известно о том, как бороться с контрреволюцией.

По мысли Председателя, буржуазные ренегаты проникли повсюду: в партию, правительство, армию, затесались в среду интеллектуалов и обольстили деятелей культуры. Власть, узурпированную «капиталистическими попутчиками», нужно было срочно отвоевать. На практике это означало чистку: ликвидацию в верхах всех не согласных с политикой Мао (такие еще существовали!). Энергичное впихивание Китая в казарменный коммунизм. Отказ от любого неидеологического стимулирования любой частной деятельности. Плюс — яростное искоренение всего иностранного. Как из перевернутой телеги с яблоками, посыпались лозунги: «В промышленности учиться у дацинских нефтяников!», «В сельском хозяйстве учиться у дачжайской производственной бригады!» И конечно — «Усилить подготовку к возможной войне» и опять-таки учиться: «всей стране — у армии!» Чугунным цеппелином раздулся, взлетев в небеса, и культ личности вождя, который неуклонно превращался в Мао Чжуси — «Председателя Мао», корифея, сверхмудреца, стоявшего над ЦК, над Политбюро, над страной. Во главе «культурной революции».

Как Мао Цзедун разжаловал Хай Жуя

23 декабря 2005 года в возрасте 74 лет от диабета умер Яо Вэньюань, главный (после Кормчего) идеолог тех печальных событий. По иронии судьбы именно этот дольше всех проживший член «Банды четырех», на которую потом свалили вину за все жертвы террора 60-х, первым дал отмашку к ее началу. Именно от выхода зимой 1965 года в газете «Вэньхуэй бао» его критической статьи «Долой историческую постановку «Хай Жуй»» отсчитывают теперь историю «культурной революции».

Характерно, что автором пьесы, вызвавшей гнев Яо (точнее, гнев его начальника, секретаря того же горкома Чжан Чуньцяо и могущественной супруги вождя, Цзян Цин — они дали автору прямое указание сочинить статью), оказался также партийный функционер. Четырьмя годами ранее пекинский партиец У Хань вывел в своей драме бескорыстного чиновника XVI века, защитника крестьян от землевладельцев и продажных судей. Для героя пьесы правдоискательство закончилось печально — он лишился должности. Автору тоже не поздоровилось, после того как бдительный критик «разглядел» под маской Хай Жуя бывшего министра обороны КНР Пэн Дэхуая, который на партконференции 1959 года смело обрушился на Мао, призывая власти вернуть крестьянам землю, коллективизированную во времена кампании «Трех красных знамен», — фактически речь шла о частичном восстановлении частной собственности! А еще Пэн осудил «Большой скачок» — китайский аналог советской индустриализации, доведенный до абсурда (скажем, мини-домны для выплавки металла в каждом деревенском дворе), и народные коммуны.

Естественно, маршал Пэн немедленно распрощался тогда с большой политикой и всеми званиями. А китайский народ, привыкший мыслить метафорически и прочитавший критическую статью, получил доходчивый, красивый и простой лозунг для борьбы с теми недальновидными, кого ничему не научила судьба военного министра: «Вырвем с корнем антисоциалистическую ядовитую траву».
У Ханю, первому козлу отпущения, не помогло ничто — ни яростная самокритика, ни «раскаяние» в том, что он заставил партийных интеллектуалов задуматься о перегибах в политике Мао. 16 мая 1966 года ЦК КПК принял «великий исторический документ», удивительно созвучный известному ждановскому постановлению 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград». Открываясь привычной уже бранью по поводу злосчастной пьесы, он затем недвусмысленно освещал более общие вопросы: «В последние годы Председатель Мао Цзэдун часто указывает, что для решения вопроса «кто кого» в революции потребуется очень длительный исторический период. При неправильном решении этой задачи в любой момент может произойти реставрация капитализма. Никто не должен думать, что после одной-двух или трех-четырех великих «культурных революций» все пойдет благополучно».

«Огонь по штабам»

Но благополучно не пошло: полетели с постов руководители Пекинского горкома КПК, отдела пропаганды ЦК, отчего-то лично заместитель министра обороны КНР, начальник Генштаба Народно-освободительной армии Китая Ло Жуйцин («узурпировал власть в вооруженных силах»). Параллельно с разрушением «контор», казавшихся незыблемыми, спешно стали формироваться новые — «по профилю» овладения массами. Возникла Группа по делам культурной революции при ЦК КПК («ГКР»), где верховодили уже знакомые нам Чжан Чуньцяо и «красная императрица» Цзян Цин. Не обошлось и без госбезопасности: курировавший ее секретарь КПК Кан Шэн стал советником Группы. С изяществом и наглостью самозванца ГКР вскоре фактически присвоила все функции и права Политбюро, став единственным штабом, с которым не призывали бороться маоистские агитаторы, рявкнувшие на весь Китай: «Огонь по штабам!»

Не замедлили появиться и «воинствующие молодчики» — наиболее просто манипулируемая часть общества — недозревшая китайская молодежь, радостно позабывшая конфуцианские ценности и вызубрившая марксизм не по учебникам, а по цитатнику. Хунвэйбины — «Красная гвардия» — впервые заявили о себе в конце мая 1966 года в Пекине, в обычной средней школе при университете Цинхуа. Там был оглашен специальный «Манифест», который на десятилетие вперед определит тяжелую судьбу Поднебесной: «Мы клянемся, что ради защиты ЦК и великого вождя Председателя Мао, не задумываясь, отдадим последнюю каплю крови, решительно доведем до конца культурную революцию».

Страну, тысячелетиями формировавшую свои правительства посредством экзаменов, которые должен был выдержать всякий соискатель чиновничьей должности, страну, традиционно ориентированную на книжную мудрость и грамотность, где даже изобразительное искусство неотделимо от письменности, — ожидало много нового. Занятия в вузах вообще отменили, чтобы ничто не мешало учащимся проводить «культурную революцию». Культура без обучения — право, вот это неожиданный вклад в теорию и практику марксизма! И началось. Нет, молодые китайцы не забыли письменность. Просто они теперь пользовались ею для дацзыбао, пропагандистских «газет [написанных] большими иероглифами», и для табличек, которые вешали на грудь своим преподавателям, писателям, художникам, попавшим в опалу партийным лидерам, философам традиционного направления мыслей…

Первый император-объединитель древних княжеств в Срединную империю, Цинь Шихуан, решив, что его власти угрожают две опасности: конфуцианство и кочевники, во-первых, соединил разрозненные дотоле участки местных оборонительных стен в одну Великую китайскую, а во-вторых, велел живьем зарыть в землю 460 виднейших последователей Конфуция. Мао Цзэдун, хорошо знавший историю своего отечества, говорил молодым: «Цинь Шихуан закопал всего только 460 конфуцианцев. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Шихуанов. Я утверждаю, что мы — почище Цинь Шихуана. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы этого не отрицаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении». Эту многообещающую речь вождь держал еще в 1958 году, до начала основного витка насилия. А в 1966-м древний император был посрамлен окончательно: в одном лишь Пекине за месяц (с конца августа до конца сентября) красные гвардейцы убили 1 722 человека, изгнали из столицы более 85 000. К началу октября — уже около 400 тысяч буржуазных ревизионистов и прочих «чертей» отправились из городов в ссылку.

Юноши на Тяньаньмэнь с Красными книжками «Мао Чжуси юйлу» (высказывания «Председателя Мао»). 1971 год

28 юаней за труп

Мало кто из тех, кто видел китайские документальные фильмы того времени, осознавал: марширующие по главной площади страны молодые люди с хунвэйбиновскими повязками и красными книжицами в руках, преданно смотрящие на трибуну, откуда им благодушно аплодирует председатель Мао, направлялись не строить заводы и сидеть за учебниками, а убивать. Скандируя «Бу ай мама, бу ай баба, чжи ай гоцзя!» («Не любить мать, не любить отца, любить только страну!»), из-за парт поднялись китайские тинейджеры, готовые защищать лично своего «бога» и беспощадно уничтожать всех остальных.

Из «оружия» гвардейцам «полагались» лишь ремни, кулаки, дубинки и речевки, тексты которых развешивались по стенам на всеобщее обозрение. Они, по идее, должны были звучать коротко и хлестко, но не всегда получалось: зачастую дацзыбао превращались в бредовый поток подросткового сознания на заученные темы. Точнее, на одну тему — ненависти к капиталистам, ревизионистам, к буржуазным лазутчикам, образованным людям, своим учителям. Эти последние первыми подверглись «детскому» террору.

Детскими оказывались и причины для преследования (если не считать официальной галиматьи про ревизионизм). Этот профессор был строг. Тот вечно ставил двойки. Эта молодая «училка» из обычной пекинской средней школы опубликовала несколько стихотворений и была хороша собой — здесь срабатывали законы ревности. А вот в нанкинской Второй средней школе, напротив, работал некрасивый учитель, и его избили за сходство со злодеем из кино. В крупных городах ходила поговорка: «Цена человеку — 28 юаней». Столько стоила кремация одного трупа. За кремацию забитых до смерти людей должна была платить семья погибшего. Никто не осмеливался протестовать.

Пионерскую организацию «Шаоняньдуй», созданную в 1949 году, заменили в годы революции «маленькие красные гвардейцы», с младых ногтей готовившиеся к войне

В той же школе, где служила красивая поэтесса, некую Юй Жуйфэнь, учительницу биологии, ударом сшибли на пол и избили в собственном кабинете. Затем на глазах у всех ее за ноги протащили через входную дверь и дальше по лестнице. Голова стучала по ступеням... Внизу на женщину опрокинули ушат кипятка. Через два часа непрерывной пытки она умерла, но ребят это не охладило. Теперь они заставили коллег покойной, включенных в Команду быка и змеи (о том, что это такое, читайте чуть ниже), по очереди избивать труп.

Вот «типовой» сценарий организованного издевательства: в полдень 5 августа 1966 года несколько десятиклассниц женской школы при Пекинском педагогическом университете приступают к экзекуции «Черной банды» («Да хэй бан») — группы из трех завучей и четырех деканов. Подтягиваются все новые участницы «разборки». Ученицы выплескивают на одежду истязаемых чернила, напяливают на них высокие шапки, заставляют встать на колени. В воздухе мелькают дубинки, утыканные гвоздями, льется кипяток… После трех часов таких «мероприятий» Бянь Чжунюнь, первая завуч, потеряла сознание, и ее кинули в телегу с мусором (еще два часа спустя она, наконец, окажется в больнице на противоположной стороне дороги. Впрочем, там только констатируют смерть). Остальным «черным бандитам» переломали кости…

В некоторых случаях «врагам» отдавали приказ просто убраться из своих учебных заведений до определенной даты. Однако Лю Мэйдэ, преподававшая химию в столице, к назначенному 31 июля не успела. Студенты не замедлили явиться, чтобы оттаскать ее за волосы, напихать в рот грязи и, естественно, избить. Потом ее заставили ползти по близлежащей детской площадке, повторяя: «Я Лю Мэйдэ. Я ядовитая змея». А кроме всего этого — забраться на стол и встать там на колени (характерная деталь), чтобы один из мучителей мог наступить ей ногой на спину и принять позу, описанную Мао Цзэдуном как символ борьбы с помещиками: «Опрокиньте их на землю и поставьте на них одну ногу». Корреспондент одной из ежедневных газет снял эту сцену, и позже она стала известна миру. Ему неизвестно разве что ее окончание — студент спихнул учительницу Лю с «постамента» на землю. Та была беременна.

«Смело борись с врагом!», «Будь всегда готов уничтожить противника!» — «детские» лозунги для школ

Не сосчитать тех, чьей кровью писали на стенах революционные лозунги, кого обливали помоями под палящим солнцем, кому вдавливали в головы чертежные кнопки, «обрабатывали» ремнями или проводами, кого утопили в фонтанах и сточных канавах. «Культурная революция» боролась с культурой и побеждала.

…Во время одной из верноподданнических манифестаций на площади Тяньаньмэнь Мао спросил некую демонстрантку, как ее зовут. Оказалось, что в имени девушки присутствует иероглиф «вэнь» — культура. Мао поинтересовался, не хочет ли собеседница поменять слог «вэнь» на «у» — оружие. Эпизод наглядно демонстрирует, до какой степени «культурная революция» была направлена на уничтожение культуры вообще и китайской в частности. Хунвэйбины пошли в кавалерийскую атаку не только на вузовскую интеллигенцию, неугодных партийцев и гуманитариев: с благословения Красного Кормчего полетели с пьедесталов статуи; сторожевые псы революции оскверняли, замазывали краской настенные росписи, да и просто разрушали древние храмы, уничтожали книги и хрупкие свитки — все то, что, по мысли Мао, «не принадлежало народу». Из шести с небольшим тысяч святилищ в КНР (их конфессиональная принадлежность значения не имела) было разрушено пять тысяч. На известном плакате тех времен рабочий поражает молотом христианское распятие, статую Будды и заодно — классический китайский текст. Рукописи горят… Зато к декабрю 1967 года напечатали 350 миллионов экземпляров «Цитатника» Мао. Тибетский историк Церинг Шакия свидетельствует, что статуи Будды на Тибете заменили портретами и статуями вождя.

В КНР никто до сих пор не отрицает, что было уничтожено «некоторое количество» произведений искусства. Почему? Ответ готов: в дореволюционном Китае искусство и литература были «абсолютно закрытыми областями», к которым у народа доступа не было. Что есть эта красота внутри частных резиденций «помещиков», что нет ее. Так пусть же не будет совсем: «никакого искусства ради искусства».

Девять способов унизить человека

Участие в измывательствах над «ревизионистами» было привилегией, которой пользовались только Красные гвардейцы. Основных методов издевательства насчитывалось девять.

1. Обычное избиение — кулаками, дубинками, ногами.

2. На людей нахлобучивали высокие шапки, вроде тех, в которых инквизиция жгла еретиков. Затем жертв прогоняли через студенческие городки или просто таскали по улицам. В статье, опубликованной еще в 1927 году, Мао утверждал, что так поступали разгневанные крестьяне со своими помещиками. Статья пользовалась успехом у учащихся КНР.

3. На «врага» вешалась «черная доска» («хэйпай») с надписью: «член черной банды», «контрреволюционер», «реакционный ученый» и тому подобное… Под «определением» рисовали косой красный крест и иероглиф имени преступника. Такой «дизайн» был позаимствован из старинной практики объявлений о смертных приговорах. Доски полагалось носить не только во время самих наказаний, но и вообще — повсюду на людях. Первое время их делали из картона, но потом все чаще пользовались деревянными: чтоб жертва сильнее страдала. А в одну из пекинских средних школ дети притащили изрядный обломок старой городской стены и, обвязав его тонкой проволокой, повесили на шею директрисе Лю Цимин.

4. «Самолетик». Во время митингов людей, которым надлежало устроить обструкцию, принуждали стоять на трибунах, опустив головы, пригнув тело к земле и вывернув руки назад — выходило нечто схожее с самолетом. Демонстрации могли тянуться часами, но несчастным запрещалось менять позу даже на секунду. Хань Цзоли, заместитель директора Пекинского муниципального бюро образования, пережил почти 400 часов таких мучений.

5. «Голова в стиле инь-ян». Студенты выбривали своим учителям половину черепа, уродуя человека. Обычно метод применялся к женщинам.

6. Избиение кожаными ремнями с медными пряжками. Типичное «обмундирование» хунвэйбина состояло из желтой униформы, перехваченной кожаным ремнем. Медная его пряжка могла причинить тяжелые увечья, но только если палач владеет техникой порки. Гвардейцы очень гордились своими навыками в этой области и делились друг с другом секретами мастерства — обсуждали угол падения, направление правильного удара.

7. Разграбление дома («чай цзя»). Студенты являлись в дом преподавателя без всякого ордера на обыск. Особых ценностей, вроде антиквариата или драгоценностей, у бедных учителей обычно не имелось. Зато были книги. Их-то и конфисковывали, чтобы сжечь. Даже невинные труды о китайских шахматах.

8. «Команда быка-привидения и демона-змеи», она же — команда трудового реформирования. Такие «отряды» организовывали в каждом кампусе и рассматривали как сборище врагов, подлежащих перевоспитанию. «Быки» и «змеи», словно неприкасаемые в Индии, выполняли самую грязную работу — чистили отхожие места, таскали мусор. Оскорблять и избивать их дозволялось в любое время суток.

9. Привидениям и демонам надлежало также периодически исполнять хором специальную песню, так называемую «воющую» (ведь их считали животными, а не людьми). Сочинил ее ученик Четвертой пекинской средней школы:

Я бык-привидение и демон-змея (дважды)
Я виноват, я виноват
Я совершил преступления против народа
Поэтому народ считает меня объектом диктатуры
Мне надо опустить голову и признать свою вину
Мне следует быть послушным
Мне нельзя говорить или действовать без разрешения
Если я заговорю или сделаю что-то без разрешения
Вы можете бить меня, раздавить меня
Бейте меня, раздавите меня…

Плакаты с Великим Кормчим стали основным жанром изобразительного искусства: «10 000 лет процветания КПК и КНР!» — значилось на многих из них

Расцветали «сто цветов» науки

Широко распространено мнение, что «культурная революция» «давила» лишь творческую интеллигенцию, а «технарей» не трогала. Это не совсем справедливо.

После захвата власти в 1949 году коммунисты столкнулись с необходимостью как-то «управляться» с экономикой страны, и без того не самой передовой в мире, а вдобавок пострадавшей от долгой войны, схваток партий и смен правительств. По логике, следовало поощрить тех, кто способен возродить ее. Так, к середине 50-х рождается политика «расцвета и борьбы». Ученых мужей Китая — тех самых шэньши, которые всегда служили мозгом нации, призвали помочь партии, обольщая посулами столь же полной философской свободы, как в эпоху Чжаньго («Борющихся царств» V—III веков до н. э.), длившейся ровно до воцарения того самого Цинь Шихуана, который с этими свободами покончил. Красивый лозунг звучал так: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!» «Спецы» с готовностью проглотили наживку.

Однако подвели методы, насаждаемые сверху. «Большой скачок» 1958—1960 годов окончился плачевно: экономика Китая при приземлении на грешную землю переломала ноги и только случайно не свернула себе шею. Планка взята не была: трудовая мобилизация и тотальная идеологизация жизни, не подтвержденные никакими стимулами, помимо пламенных призывов, не смогли забросить страну в коммунизм. Правда, некоторое время «технари» по инерции еще ходили у власти в фаворе, а на гуманитариев нападали: еще бы — кто, как не эти демагоги, пикейные жилеты, нарушают общенациональную дисциплину самим фактом своего существования? В январе 1965 года ЦК все же решает перевоспитать и их. Премьер Госсовета Чжоу Эньлай объясняет: интеллигенты — это государственные рабочие, а вице-премьер Чэнь И призывает «образованцев» снять «буржуазные шляпы» и водрузить на головы «короны интеллигенции рабочего класса». До замены короны на остроконечный колпак жертвы оставалось чуть больше года.

Кампания «Отбросить четыре пережитка» — старую идеологию, старую культуру, старые обычаи и нравы — выливалась в книжные аутодафе

А пока «белизна» работников умственного труда преодолевалась путем мучительного «идейного реформирования» и «политического просвещения». Потянулась череда политических митингов, засвистели бичи «критики» и «самокритики». Мозговые штурмы сменились черной физической работой на заводах и в полях. Когда грянула «культурная революция», наступила полная определенность: те «умные головы», что начали работу по специальности до 1949 года, то есть при Чан Кайши и Гоминьдане, или даже обучавшиеся в первые семнадцать лет развития Нового Китая, автоматически перешли в разряд «белых специалистов». Страна отказалась от них, по крайней мере, пока они не «реформируются» полностью. А участники партийной группы, которые чуть позже образуют «Банду четырех» (Цзян Цин со товарищи), постулировали: «Чем больше вы учились, тем вы реакционнее». А кто же больше учился, чем ученые?

Вся история с учителями повторилась: собрания, аресты, обыски, конфискации, заточения в нюйпэнах — импровизированных камерах, тюремных и пыточных одновременно... Не дай бог, окажется, что какой-нибудь академик обучался за рубежом — он немедленно объявлялся американским или советским шпионом.

Вообще, множество сотрудников Китайской АН без разбора профессий попали под жернова. Были до смерти замучены десятки человек, многих довели до самоубийства, а ведь в традиционном Китае это считалось одним из самых страшных преступлений. Художники и архитекторы, гражданские инженеры и биологи, математики и метеорологи, геологи и физики-ядерщики... Так, Цянь Саньцянь, курировавший китайский атомный проект, «загремел» в ссылку из-за того, что в 1946 году выезжал в качестве научного советника правительственной делегации «националистов» на Первую конференцию ЮНЕСКО в Париж. Ровно через три дня после успешного взрыва ядерной бомбы возле озера Лобнор (Синьцзян-Уйгурский автономный район, 1964 год) Цянь отправился «усиливать социалистическое образование» в деревню. С приходом «культурной революции» он оказался «капиталистическим попутчиком» и секретным вражеским агентом…

Разрушение храмов было составной частью культурных перемен. Этих каменных львов уничтожили, как и сотни других. 25 августа 1966 года

В это страшное «культурное» десятилетие, с 1966 по 1976-й, под эгидой движения «вверх в горы, вниз в деревню» власти выслали более 300 тысяч активно работавших ученых и просто людей с высшим образованием на идейную обработку в специальные хозяйства, которые назывались «школами кадров 7 мая». Именно 7 мая 1966 года Мао подписал директиву о ликвидации различий между умственным и физическим трудом. В такую школу в провинции Хубэй попала, например, почти треть сотрудников Института зоологии КАН. Рабочие и крестьяне по разнарядке из Пекина тут же приступили к перевоспитанию буржуазных вырожденцев.

Эта эпоха, в которую Китай добровольно и осознанно отошел от формального высшего образования, объявленного «системой культивирования ревизионистской рассады», стоила стране не меньше миллиона несостоявшихся выпускников и ста тысяч гипотетических аспирантов. И все же, как ни удивительно, научная мысль умудрилась не остановиться: за кровавое десятилетие мудрецы из Поднебесной успели синтезировать биологически активный инсулин и транспортную рибонуклеиновую кислоту, испытали водородную бомбу, запустили несколько искусственных спутников, которые благополучно вернулись на Землю... Нация продолжала думать и творить.

Глазами очевидца

Вспоминает доктор исторических наук, профессор Юрий Галенович:
«20 августа 1966 года улица, ведущая к зданию Посольства СССР, была переименована в Фань Сюлу, то есть — «Борьбы с ревизионизмом». Стены окружающих домов и заборы покрылись дацзыбао, авторы которых обрушивались с проклятиями и угрозами на всю нашу страну, ее лидеров и самих посольских работников, обвиняя их в «антикитайской» «шпионской» деятельности. На одном из плакатов был изображен гигантский хунвэйбин, замахнувшийся каменной глыбой на наше здание; на другом точно такая же фигура подняла ногу, изготовляясь, очевидно, раздавить «советских ревизионистов».

В типичной агитке, которую я прочел тогда и запомнил, будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины, восклицали: «Довольно! Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Сейчас мы не мстим только потому, что еще не пришло время мщения. Когда же настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и развеем по ветру прах! Подписи: Лю Цзиньшэн, Чжан Кайсюань, Чжоу Инъю». Толпы подобных им хулиганов окружили все посольство, блокировали выходы из него. Они задерживали наши машины, стучали по ним дубинками, плевали в водителей и пассажиров. Кроме того, на проезжей части проспекта установили портреты Мао, оставив для проезда лишь узкий проход, а поперек мостовой наклеили лозунги, чтобы провокаторы могли вопить: вот, мол, «советские ревизионисты» «оскорбляют китайский народ и его вождя», задевая его портреты и «давя» лозунги.

А иной раз осаждавшие вынуждали водителей ехать по узкому коридору, образованному детьми, которые буквально лезли под колеса; это тоже был «подвиг» во имя страны. Невозможно стало выходить из ворот: мгновенно собиралась толпа, в нас летели камни, подростки вопили: «Советский ревизионист — мерзавец! Разбить его собачью морду!» Очевидно, Мао и его приближенным нравилось, когда к нам применяли слово «хуньдань» — «болван и мерзавец». Еще помню, как китайские власти произвольно выбрали имена двух сотрудников нашего посольства и устроили для их изгнания очередную демонстрацию. Через мегафон по-русски громко неслось: «Сторож, сволочь, выводи такого-то и такого-то!» Официальные власти потребовали отзыва наших дипломатов из Пекина, объявив их персонами нон грата. Оба работника были вынуждены уехать и больше никогда не возвращались в КНР, хотя оба были синологами. Наверное, в те дни они сожалели о выборе профессии».

Хаос

Запрет на конструктивное мышление влечет за собой хаос. А режиссировать хаос очень сложно. Как бы ни желал Мао видеть себя коммунистическим императором (в 1956-м он даже назначил себе официального преемника — министра обороны Линь Бяо), страна все же перестала быть «старой доброй» стабильной феодальной монархией. Элементы броуновского движения наталкивались друг на друга, все воевали против всех. В руководстве оставались сильные фигуры, и надеть зловещий колпак на голову, скажем, Лю Шаоци, которому Кормчий даже оказался вынужден временно «одолжить» формально пост Председателя КНР (в 1959-м), представлялось невозможным без тщательной подготовки. Маоисты, правда, сумели подготовиться: в 1968-м «китайский Хрущев» Лю лишился всех постов, его подвергли публичному поруганию на глазах жены и детей и бросили в тюрьму, где он вскоре умер. Удалось уцелеть величайшему мудрецу Нового Китая Дэн Сяопину, неоднократно разжалованному, но всякий раз вновь возвращавшемуся к кормилам власти...

История не post factum, а — по факту расставляла на места карьеристов, авантюристов, ловцов золотых карпов в мутной воде, глупцов и патриотов. Народ, коллективная память которого хранила воспоминания о тайных обществах, восстаниях Желтых повязок и ихэтуаней, начинал утомляться произволом юнцов-хунвэйбинов, которых вскоре пришлось усилить «когортой» цзаофаней («бунтарей»). То были молодые неквалифицированные рабочие, иногда — служащие, и роль они играли посредническую: «доставить» «культурную революцию» на места — в учреждения и на заводы, в провинции. Подмять «массы» под хунвэйбинов. Но тут коса впервые нашла на камень. Пусть стихийно и неоформленно, но «низы» не хотели подминаться. Цзаофани получали отпор, по стране прокатились забастовки, погромщиков в деревнях встречали дрекольем.

Да и «в верхах» не все молчали: популярный маршал Чжу Дэ, Чэнь И, Хэ Лун относительно смело выступили против разрушительной эрозии партии и страны.

А счетчик революционных потерь продолжал тикать: разоренная страна с почти погубленным хозяйством лишилась сотни тысяч рядовых коммунистов, составлявших опору режима; более 2,5 тысячи литераторов и деятелей искусства были репрессированы, почти некому стало «поставлять» хотя бы официальное искусство. Официальные китайские данные свидетельствуют: в той или иной мере от «культурной революции» пострадало около 100 миллионов человек. Казалось, все разрушено до основания, и строить «новый мир» уже некому. Но Китай имеет многотысячелетнюю традицию выживания, и он опять выжил.

…Останься Мао Цзэдун хотя бы еще пять-шесть лет здоров и полон сил, один бог знает, к чему привела бы «культурная революция». Вождь явно не имел намерения ни тормозить, ни прекращать ее. Трудности и растущее запустение вокруг нимало не пугали этого человека, а уж решительности продолжать начатое ему всегда хватало. Вот хотя бы известное тому свидетельство из самого разгара кровавых чисток — случай с Линь Бяо.

Маршал Красной армии Линь Бяо в мае 1950-го. В 1959-м он станет министром обороны, а в 1971-м — погибнет при попытке скрыться от преследований Мао в СССР

Последний полет наследного принца

Вроде бы все шло «нормально». IX съезд КПК (апрель 1969 года) охотно одобрил все, что произошло в стране с начала революции. Линь Бяо, министр обороны КНР, в своем выступлении с жаром призывал продолжать борьбу с ревизионистами и уклонистами. Уже светил ему маяком новый Устав партии, в котором он именовался наследником Мао. Старый император обзавелся преемником и перевел немигающий взгляд на Конституцию 1954 года, новая версия которой обещала Кормчему руководящую роль во всех вопросах политики, экономики и идеологии, а значит, и преемник вполне мог со временем рассчитывать на подобную же роль. Спустя пять лет конституцию приняли.

Как это часто случается с «принцами», Линь Бяо не захотел ждать, и уже в сентябре 1971-го на очередном пленуме ЦК разразился кризис: министр обороны с группой сторонников попытался легально заполучить власть и потерпел неудачу, после чего, как пишут современные китайские историки, «разработал план переворота».

Тут как по мановению волшебной палочки торопыга-преемник и его товарищи — высшие офицеры (из них шестеро членов Политбюро) — исчезают. Сам Линь Бяо погибает 13 сентября в авиакатастрофе над Монголией — вскоре после вполне дружеского ужина с Председателем. Остальные участники заговора тоже куда-то пропали. Наверное, туда же, куда и десятки тысяч других офицеров, сгинувших в горниле очередной (или внеочередной?) чистки, последовавшей за этим эксцессом.

Яо Вэньюань перед особым трибуналом (1980 год). Через 16 лет он выйдет из тюрьмы, а в декабре 2005-го — умрет последним из «Банды четырех»

Впрочем, это была последняя убедительная демонстрация силы Мао. К счастью для Китая, он дряхлел. Уже через полтора года на горизонте немного развиднелось: ЦК реабилитировал своего бывшего Генерального секретаря Дэн Сяопина, зашевелились «разгромленные» ранее комсомол и профсоюзы.

Январская конституция 1975 года получилась компромиссной: страну по-прежнему призывали «готовиться к возможной войне», но членам коммун все-таки позволили сохранить приусадебные участки, нехотя признали необходимость постепенного повышения уровня жизни, оплаты по труду... Формально Мао все еще оставался Великим Кормчим, но политически вождь уже утратил свое влияние, а через полтора года ушел из жизни и физически.

В верхах немедленно нашлись люди, оперативно арестовавшие преступную «четверку» — Цзян Цин, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня и Ван Хунвэня. Выдохшейся и обескровленной стране предстояло зализывать раны и оправляться от десяти лет сплошного кошмара. Ей предстояло построить одну из мощнейших экономик в мире и заполонить магазины Лондона, Сан-Франциско и Москвы товарами с маркой «Сделано в Китае». Китайцы с облегчением устремили взгляды туда, куда неизменно устремляли их в трудную минуту, — к Золотому веку мифических императоров древности, правивших мудро и справедливо. Конфуций любил приводить этот век в пример живущим.

Финальный аккорд

В 1981 году ЦК КПК вдруг будто просыпается от спячки, протирает глаза и сообщает городу и миру о своих ощущениях. Решение «По некоторым вопросам истории партии» признает: «Культурная революция не была и не может быть революцией или источником социального прогресса в каком бы то ни было смысле... она явилась смутой, вызванной сверху по вине руководителя и использованной контрреволюционными группировками; смутой, которая принесла серьезные беды партии, государству и всему многонациональному народу». Беда в том, что так не бывает. Кто бы ни инициировал «смуту», в ней принимали участие не два и не три человека, даже не четыре. Похоже, американский китаец, историк Сун Юнъи, с ареста которого начался этот рассказ, открыл именно этот секрет.

На мавзолее Мао Чжуси, на той самой главной площади страны Тяньаньмэнь, где уже в 1989 году престарелый Дэн Сяопин раздавил танками демонстрацию совсем других студентов, до сих пор красуется портрет Великого Кормчего. Не надо кидать в него чернильницами. Это чревато тюремным заключением или смертной казнью. Да и вообще — не надо. «Культурную революцию», как любую другую революцию в любой другой стране, китайцы сделали все вместе. Вместе из нее и вышли. Хотя, как мы уже выяснили, это — государственная тайна.

Динара Дубровская, кандидат исторических наук
Журнал «Вокруг Света»: Мао на войне с культурой

Все права на фотографии и текст принадлежат журналу "Вокруг Света". Все права публикации соблюдены. 

StudyChinese.ru


Комментарии

Вводите слоги с номерами тонов (1-4), чтобы получить пиньинь, например:
ni3 hao3nǐ hǎo